(статья из сборника
"Наша охота", Лениздат, 1989 г.)
Я разуверился в своих талантах воспитателя и пожаловался на Чуню старому
натасчику, Великому Авторитету по обучению охотничьих собак.
- Говоришь, непонятливая? – переспросил меня Великий Авторитет, с
удовольствием оглядывая мою ладную спаниельку Чуню. - Это ты
непонятливый! Если взялся обучать собаку, самому думать надо. Не
спешить, наблюдать и думать! – И он обидно постучал пальцем по лбу.
Совет носил слишком общий характер, но ничего другого, как ему следовать,
у меня не оставалось. С обучением Чуни подаче дело обстояло из рук вон
плохо.
Подачей называется умение собаки подать хозяину нужный предмет, у
охотников – подстреленную дичь. Для спаниеля это умение совершенно
обязательно, без него он не считается полноценной охотничьей собакой.
Своих предыдущих питомцев я без труда обучал основам подачи во время
игры. Щенки с увлечением хватали брошенные им мячи, резиновые игрушки,
палочки. С помощью вкусных кусочков оставалось только приучить их
возвращать игрушки мне в руки.
С Чуней все оказалось сложнее. Играть она не любила, и мне никак не
удавалось найти предмет, который бы собака захотела носить.
Единственными «игрушками», с которыми Чуня соглашалась иметь дело, были
мои ноги, на которые она любила набрасываться со страшным рычаньем. Увы,
для обучения подаче они не годились. Кроме того, собака была равнодушна
к пище, и поощрение ее лакомствами не всегда достигало цели.
Время шло, а Чуня оставалась глубоко невежественной. Моя фантазия
истощилась в придумывании для нее самых замысловатых игрушек-поносок, но
все без толку. Дело сдвинулось с мертвой точки лишь благодаря
счастливому случаю. Мы вышли на прогулку в марте, когда из-под снега
начал вытаивать зимний мусор. Чуня долго копалась в сугробе, я подошел
посмотреть и обомлел от ужаса: собака тащила за волосы голову ребенка с
застывшими, широко раскрытыми глазами. Всмотревшись, я понял, что голова
принадлежала когда-то огромной, искусно сделанной кукле. Против
обыкновения, Чуня не пожелала расстаться со своим трофеем. Пугая
прохожих, она принесла находку в дом и первое время была с ней
неразлучна.
Я быстро оценил важность этого события, но жена была непреклонна: «Или
уноси жуткую голову, или убирайся с ней сам». К счастью, скоро
выяснилось, что привлекала Чуню не сама голова куклы, а ее пышная
синтетическая шевелюра. Я без труда оторвал ее, и белокурый скальп стал
первой поноской, с которой Чуня согласилась иметь дело. Было сделано и
второе важное открытие: оказалось, что собака высоко ценит дефицитное
печенье «Мария» и на многое готова ради него. Все необходимое для учебы
было найдено.
Само обучение подаче несложно. Сперва я бросал игрушку недалеко от собаки
и, когда она схватывала ее, подзывал и ласково отбирал, приговаривая:
«Подай!» После этого следовало обязательное угощение «Марией».
Постепенно упражнение усложнялось: поноска бросалась дальше или
пряталась незаметно для Чуни, и по команде она искала ее в указанном
направлении. Так как спаниелю предстоит носить на охоте птиц, к игрушке
я стал привязывать сухие птичьи крылья. Наступил день, когда
замусоленный скальп можно было выкинуть, а Чуня стала подавать ставший
привычным ей чурбачок, со всех сторон обвязанный утиными перьями.
Дело пошло, хотя Чуня подавала без охоты и азарта, обычно свойственных
молодым спаниелям. Не удавалось также убедить собаку принести что-либо
другое, кроме знакомой ей поноски. Я пользовался каждой прогулкой для
упражнений и твердо рассчитывал на успех. Но внезапно все кончилось.
Без видимой причины Чуня отказалась подавать. Она смотрела на меня
безмятежным взором: «С чего это, мол, ты суетишься?»— и упорно делала
вид, что не слышит команд и не видит поноску. Наверно, я
переусердствовал в учебе и очень надоел ей.
Что было делать? Теперь-то я понимаю, что следовало отступить, «не
заметить» Чуниных фокусов и сделать перерыв в занятиях. Но в тот момент
желание настоять на своем пересилило. Налицо был злостный отказ
выполнить понятную собаке команду. Я грубо подтащил Чуню к поноске, орал
на нее и... не буду вспоминать разыгравшуюся сцену.
Правильно говорят, что насилие и гнев — худшие враги воспитателя. Весь
мой долгий труд пропал даром, после Случившегося Чуня отказывалась даже
смотреть на поноску. Тогда я решил действовать иначе. Мне попалась
ветхая, переведенная еще в начале века книга дрессировщика
континентальных легавых Оберлендера. С немецкой педантичностью весь курс
собачьей науки разбит в ней на уроки с указанием необходимого времени на
их усвоение и количества упражнений для полного закрепления. Практика
обучения подаче в игре автором осуждается, как ненадежная. Оберлендер
советует сперва приучать собаку держать поноску, взятую из рук
дрессировщика, а уж потом — подавать брошенный предмет. Выгода от такой
последовательности очевидна: на первых этапах обучения от собаки не
требуется инициатива, и она находится в непосредственном контакте с
дрессировщиком, а не в отдалении от него.
Однако и система Оберлендера не подошла для Чуни. Мне так и не удалось
добиться, чтобы собака добровольно брала поноску из моих рук.
Приходилось насильно открывать ей пасть и вкладывать поноску, но собака
с неизменным отвращением тут же ее выплевывала. Число проделанных
упражнений превысило все расчеты ученого немца с единственным
результатом: Чуня стала меня избегать. При виде поноски она отворачивала
морду, горбилась и норовила удрать, не соблазняло ее даже любимое
печенье «Мария». Я по нескольку дней специально не кормил Чуню, но даже
голод не делал ее сговорчивой. Опасаясь потерять контакт с собакой, я
был вынужден прекратить занятия.
Надо признаться, что обучение Чуни другим собачьим наукам тоже шло не
всегда гладко. Я думаю, что все эти трудности проистекали от необычного
характера собаки. Особа независимая и строгая, она не терпела насилия
над собой и не проявляла желания угодить хозяину, обычно свойственного
спаниелям. Напротив, Чуня упорно пыталась утвердить свое равноправие, и
если наши желания не совпадали, возникали конфликты. Под кроткой
внешностью собаки скрывалась сильная и упорная натура.
Сознаюсь, ко мне не раз приходило желание заменить
Чуню более покладистым воспитанником. Но я успел привязаться к собаке, да и было у нее много неоспоримых достоинств. В
Чуне недаром текла «голубая» кровь ленинградских чемпионов. Она выросла
смелая и выносливая, с замечательным чутьем и прекрасными рабочими
задатками. Поиску дичи Чуня отдавалась самозабвенно, не обращая внимания
на холод, жару или усталость. В лесу и на болоте по-настоящему
раскрывалась недюжинная натура собаки, только здесь она жила по-
настоящему и даже забывала порой свои чудачества и тупое упрямство. С
Чуней давно можно было начинать охотиться. Остановка была только за
подачей.
С волнением я ждал открытия охотничьего сезона, втайне надеясь на чудо.
Сотни поколений Чуниных предков находили и приносили хозяевам стреляную
дичь. Быть может, настоящая охота разбудит у собаки дремлющую пока
склонность? Первая охота для молодого спаниеля — великое таинство.
Впервые он получает возможность не только выгнать, но и настигнуть птицу
после выстрела. Отношение к своей добыче должно быть у собаки иное, чем
к опостылевшей поноске.
Увы, чуда не произошло. В страшном возбуждении Чуня кидалась к сбитой
птице, судорожно хватала и, потискав, бросала. Отпускала она даже
подранков, не всегда потрудившись их придавить. Казалось, что собака
теряла всякий интерес к добыче, не способной больше улететь или убежать
от нее. Мои то грозные, то умильные призывы подать не производили на
Чуню никакого впечатления. Охоту пришлось прекратить, я боялся приучить
собаку к тому, что подача не входит в ее обязанности.
Трудно усидеть дома в разгар охотничьего сезона. Товарищи хвастались
своими успехами, звали с собой: «Да плюнь ты на собаку, потом доучишь! И
так сойдет!» Я стойко удерживался от соблазнов и оставался с Чуней в
городе. Это время не было потрачено зря. Мы месяц прожили с Чуней вдвоем
в пустой квартире и почти не разлучались. Любых конфликтов с ней я
избегал и скоро почувствовал, что собака меняется, становится ласковей и
доверчивей ко мне.
Я ненадолго уехал от Чуни только один раз. Бурно выражать свои чувства
при сборах на охоту было не в ее правилах. Быстро уловив, что она не
поедет, Чуня улеглась на свою подстилку. Оттуда она следила за мной
такими отчужденными глазами, что захотелось скорее уйти. «Господи,—
думал я,— она же такая умница, все понимает. Ну почему она упрямится и
отказывается подавать?»
Чуня как будто услыхала мои молитвы. Наша встреча после разлуки была
радостной, и вскоре после нее Чуня вдруг опять стала приносить поноску.
Добился я этого без всякого принуждения, отказавшись даже от
скомпрометированной команды «Подай!». Я молча бросал поноску на глазах у
собаки — мол, хочешь бери, хочешь нет. Чуня сама вспомнила, что от нее
требуется, и стала уверенно подавать. До сих пор я уверен, что сделала
она это не за печенье «Мария», а исключительно снисходя к моим
«прихотям».
Безропотно согласилась Чуня перейти от утиного крыла и чурбачка с перьями
к настоящей большой поноске — обшитому перьями мешочку, туго набитому
ватой и с куском свинца внутри для тяжести. Размером и весом такая
поноска с кряковую утку, ее использование приучает спаниеля носить
крупных птиц. Однако подавать на охоте настоящую дичь Чуня по-прежнему
отказывалась. Ее запах, так волнующий собаку, как будто мешал Чуне взять
птицу в пасть.
На какие только ухищрения я не шел, чтобы перехитрить Чуню! Ей
попеременно бросалась то привычная поноска, то птица. Собака неизменно
приносила поноску, птицу же — никогда. Птица заворачивалась в тряпку или
засовывалась в обрезок женского чулка, но и в таком виде не принималась
Чуней. Пробовал я даже привязывать птицу к поноске, но собака отказалась
подать, и опасные эксперименты были прекращены.
Оставалось испробовать еще один путь — как-то пробудить у Чуни хозяйское
отношение к своей охотничьей добыче и связать его с необходимостью
подавать. Я читал, что иногда собаку удается приохотить к подаче, если
оставлять на месте охоты добытую, но не поданную дичь. На Чуню эта мера
не действовала, подстреленная птица теряла для нее всякую ценность. Но я
знал, что Чуня большая собственница и своего никому не уступит. Миску,
кости и другие собачьи ценности она оберегала очень ревниво, с
необычайной для спаниеля злобностью. Поэтому я решил прибегнуть к помощи
другой собаки.
Приятель вызвался помочь, и мы отправились на болото с двумя спаниелями.
Собаки мирно познакомились, дорогой поиграли и пошли в поиск. Птицы
оказалось много, сперва я дал возможность Чуне поработать без выстрелов,
а потом удачно, на глазах у собак, сбил бекаса.
Чуня его, как всегда, не подала, и за птицей была послана вторая спаниелька. Как только соперница приблизилась к бекасу,
шерсть на загривке Чуни встала дыбом, глаза позеленели, и она коршуном
бросилась на нее.
Свирепое рычанье и жалобные вопли огласили болото, мы с трудом растащили
грызущихся собак.
Я остался очень доволен первым опытом. Стало ясно, что Чуня не совсем
равнодушна к добыче и активно ее охраняет. Следовало продолжить
совместную тренировку, но приятель был другого мнения. Он произнес в мой
и Чунин адрес несколько нехороших слов и удалился, унося на руках свою
потрепанную любимицу. От дальнейших совместных действий он наотрез
отказался.
Была середина октября, охота со спаниелем кончалась. Знакомые охотники
посоветовали мне морозить дичь в холодильнике и с нею продолжать
натаску.
Как-то в воскресенье мы вышли погулять в садик с моим маленьким сыном
Петей и Чуней. Надо сказать, что взаимоотношения Пети с Чуней были
сложные. Долгое время между ними царил дух соперничества и шла борьба за
лидерство. Пока Чуня была совсем маленькая, верх брал Петя и изрядно
досаждал щенку. Но собака быстро переросла ребенка, стала сильнее и
самостоятельнее. Однако подозрительно-настороженное отношение к малышу
Чуня сохранила. Я подозревал, что «несознательный» Петя в младенчестве
прикладывался к собачьей миске. Стоило Пете появиться в Чунином уголке,
как она кидалась доедать остатки и уносила кости. На этом я и решил
сыграть.
Как всегда, Чуня нашла брошенного мною бекаса, понюхала и равнодушно
отвернулась. Тогда я попросил принести птицу сына, и малыш весело
затопал вперед. На Чуниной морде отразилось беспокойство, она
насторожилась и тихонько зарычала. Но Петя — не чужая собака, бросаться
на него никак не возможно. Я подбодрил ребенка, он протянул ручку, и...
этого Чуня вынести не смогла. Она схватила птицу и понесла ее в сторону.
Еще не веря в успех, я подозвал собаку, забрал бекаса и щедро приласкал
ее. «Ах ты моя умница! Ах ты молодец! Самая лучшая на свете собака!»—
громко расточал я похвалы Чуне и, волнуясь, еще раз кинул птицу. Чуня ее
взяла и подала мне в руки уже без помощи Пети.
Я бросал бекаса снова и снова, Чуня безотказно приносила. Не чуя под
собой ног от радости, я сбегал домой и принес из холодильника утку.
После некоторых колебаний Чуня принесла и ее. Моя Чуня стала подавать
дичь!
Хмурый
осенний день будто засветился солнцем, в
семье был объявлен праздник. Я скормил Чуне все вкусное, что нашел в
доме, и чувствовал себя именинником. Ни один удачно сданный экзамен не
приносил мне такой радости, как этот.
Теперь я смог оценить мудрость советов старого натасчика. Шаблонов в
воспитании собак нет. Главное в натаске — это не спешить, внимательно
наблюдать и искать верный подход к воспитаннику. И, добавлю, необходимо
иметь терпение и веру в успех.
П. П. Стрелков